Отношения в детском саду

Июн 24, 2011 admin

Многие родители наверняка замечали, что их ребенок идет в детский сад более охотно в определенные дни, и догадались, что это связано с дежурством одной из воспитательниц. Такой естественный эксперимент проводится практически в каждом садике.

Ничего необычного нет в разговоре двух мам, когда одна из них говорит: «Нам не повезло с воспитательницей», а другая радостно восклицает: «Ой, вы знаете, у нас, к счастью, все хорошо, наша Елена Львовна такая славная женщина».

Просто поразительно, до какой степени любая идея, даже самая разумная, любой способ организации жизни, даже самый продуктивный, зависят от тех, кто реализует их на практике. Может быть замечательный детский сад, с бассейном (который все еще является роскошью), спортзалом, хорошим питанием, красивыми игрушками. Но дети выходят оттуда с чувством узника, совершившего побег из тюрьмы. И каждый раз возвращение в эти стены доставляет им мучительное переживание.

Встречаются и другие варианты, когда дети играют, едят, спят в одной комнате, в детском саду нет двора для прогулок, заведующий третий год не может «пробить» ремонт обветшалого здания, но там работает нянечкой Маруся (Петровна), которая ласково ворчит, если дети чересчур расшалятся, и часто подменяет воспитательницу, рассказывая детям причудливые, некнижные сказки. Конечно, дети там чаще болеют, все инфекции прекрасно чувствуют себя в скученности, но родители не слышат по вечерам отчаянных рыданий: «Мамочка, можно я не пойду завтра в садик?» И не видят, как на глазах у них ребенок вдруг превращается в жалкое, пугливое, неуверенное в себе или нервное, вспыльчивое существо.

Ребенок не хочет идти в сад, когда знает, что завтра там будет Вера Алексеевна, и идет вполне охотно, когда дежурит Елена Львовна. Этот факт говорит о том, что дело не в неготовности ребенка к общению с детским коллективом, к требованиям, которые предъявляет к нему общественное воспитание, а его нежелание ходить в садик объясняется не его незрелостью и не какими то объективными причинами (допустим, слишком большой группой), а тем, что у него просто не сложился контакт с кем-то из персонала, чаще всего с кем-то из воспитателей. Как правило, оказывается, что такой контакт не сложился не только у этого ребенка, но и у значительной группы. И тогда это говорит уже о том, что необходима специальная работа по «воспитанию воспитателя» или просто отстранение его от работы из-за профнепригодности. Ведь ни для кого не секрет, что в нашей системе дошкольного воспитания часто работают люди случайные.

И профессиональная непригодность в этом деле не означает чего-то экстраординарного: не надо быть садистом, детонена-вистником или человеком, даже просто равнодушным к детям. Достаточно быть профессионально неграмотным или обладать такими чертами, как импульсивность, несдержанность, раздражительность. Строго говоря, в этой профессии как профессиональные, так и личностные «допуски» очень малы. А при тех тяжелейших условиях, беспардонно низких заработках…

Выходит, тот, кто хорошо наловчился выращивать поросят (бычков, овец), зарабатывает больше 500 рублей, а тот, кто хорошо воспитывает детей,  чуть больше 100, впятеро меньше Естественно, везде висят объявления: «Требуются…» Воспитателей в детские сады брали и по лимиту — конкурентов не было. И это самое печальное!

На самом деле должен быть отбор, отсев, «сито» (которого в современных условиях быть не может). «Сито», которое бы просеивало специалистов, профессионалов и дилетантов. И это «сито» должно быть особенно мелкоячеечным.

Именно поэтому выгодно отличаются некоторые садики при достаточно богатых предприятиях. Это связано с тем, что ведомство многое дает, и есть возможность выбирать и требовать, есть конкуре, отбор. За каждый мамин больничный спрашивают строго. Если родительский комитет замечает, что кто-то работает плохо,  устраивают разнос, и если воспитательница даже и не очень любит детей, то старается просто из страха не потерять место. Но такие сады — исключение, на их фоне очень контрастно выглядят остальные «обыкновенные» сады.

Особенно велик вред от так называемых пятидневок. В них степень риска значительно выше хотя бы потому, что родители на протяжении недели лишены возможности общения со своими детьми, они их не видят, не смогут расспросить, у них нет тех возможностей, которые есть у родителей, что «получают» своих детей каждый вечер. На пятидневках дети фактически отданы на произвол чужих людей из «учреждений» и полностью находятся в их власти.

В консультациях, как это ни грустно, нередко приходится видеть детей, которых били воспитатели, унижали, что нанесло, конечно, огромный вред их нервному, психическому состоянию.

Что же такое «хороший воспитатель»? Простите за невольный каламбур: если хороший человек может и не быть воспитателем, то хороший воспитатель обязательно должен быть хорошим человеком. «Хорошим» в самом «детском» смысле этого слова. В том смысле, в котором ребенок говорит: «Хорошая тетя». Это значит для него такая тетя, которая ведет себя с ним «похоже» на то, как это делает мама. Он ушиб коленку, а она вместо того, чтобы с некоторым злорадством в голосе прошипеть: «Ага, набегался!»,  подула на больное место. А когда он завязывал шнурок, она, не переставая помогать Кате одеваться, мимоходом похвалила его: «Смотри-ка, сегодня у тебя лучше получается!» А когда на прогулке его больно толкнул Витька и он почувствовал себя таким несчастным, так захотел к маме, домой, она посадила его на колени, пожалела.

В сущности, для акклиматизации в детском саду сравнительно здоровому ребенку нужно немного: пусть мимолетное, но постоянное внимание воспитателя. Пусть мимоходом, но обязательно ежедневная «доза» похвалы. Это облегчит тот душевный и физический дискомфорт, который испытывает ребенок, оторванный от матери. Ведь воспитательница — единственный взрослый на протяжении всего дня, с которым он может общаться, который может его защитить, та, кто напоминает ему о матери. Эдакая квази-мама. И вот когда она совершенно отказывается принимать эту функцию, она напоминает ребенку, что он брошен, забыт, никому не нужен больше, усиливает и без того одолевающее его чувство одиночества, растерянности и страха.

Дети чрезвычайно чувствительны к языку человеческого поведения, обращенного к ним. Наша добрая Елена Львовна не обязательно должна бросаться стремглав на каждый чих своего питомца. Просто ей нужно многими мелкими черточками своего поведения дать понять малышу, что принимает на себя эту квази-материнскую роль.

Так, она не зовет детей: Петя, Лена, Миша… Не говоря уже о том, что никогда не окликает их по фамилии (что практикуется для упрощения жизни воспитателя, чтобы не путать детей с одинаковыми именами, и вносит «казарменную» отчужденность в отношениях с детьми). В зависимости от ситуации она называет их: Петюня, Леночка, Мишенька… или даже: Ленка-Пенка, Мишка-Шалунишка. Она не станет читать нравоучения ребенку, когда он устал или расстроен, а прежде всего утешит, она, начав работать с группой, быстро поймет характер и возможности детей и «расстановку»сил в группе. Она знает, что расшалившегося Васю нельзя утихомирить словами, но очень легко пере ключить внимание, попросив помочь, например, накормить рыбок. Знает, что Сережу лучше не вовлекать в подвижные, шумные игры, где он робеет и зажимается, но укрепить его позицию среди детей можно, попросив рассказать какую-нибудь историю (это он делает лучше всех).

Подобного рода навыкам в принципе можно и нужно обучать. Но те воспитатели, которые хорошо чувствуют детей, пользуются ими непринужденно, как бы автоматически. Им легче управлять детскими коллективами исподволь, так как они это умеют, чем использовать «силовые приемы», наказания, окрики, высмеивания. (Допустим, такая реальная, увы, ситуация: трех четырех летнего ребенка, который писается, сажают на самое высокое место — пианино, а рядом вешают мокрую простыню. Все дёти, кроме нескольких, смеются, а потом буквально преследуют несчастного. Такой вот «педагогический» прием… Но самое удивительное, что даже некоторые дети четырех лет были шокированы этим «уроком безнравственности» — смеяться над слабым, беззащитным, невиновным. И это, поверьте, самая «среднестатистическая» воспитательница, а никакая не «злодейка».)

Мы уже сравнивали взращивание поросят и прочей живности с воспитанием детей. Там, если нет привеса — это сразу видно. Брак в воспитании невидим до поры до времени — следов нет. Может быть, этим и объяснялось видимое «благополучие» нашей педагогической науки, которую на самом деле уже давно охватил глубокий и затяжной кризис.

Видимо, разница между хорошим и плохим воспитателем в самом общем виде заключается не в сумме педагогических знаний и даже (хотя это важно) не в психологической подкованности, а в том, что требует большего напряжения: отношения к детям как к группе воспитуемых объектов или как к сложным, самостоятельным личностям, индивидуальностям. На что приходится воспитателю тратить больше усилий: на то, чтобы повысить голос или, наоборот, не повышать? На то, чтобы погладить ребенка по головке или, наоборот, … удержаться от этого жеста?

Главная и самая сложная задача воспитания — успокоить ребенка, показать ему, что он будет здесь тепло принят и ему ничего не угрожает.

Разумеется, такая способность воспитателя не обязательно должна быть результатом педагогических знаний. Она просто может быть изначально присуща человеку тактичному, наблюдательному, любящему детей.